Кроме Юки.

Кроме, мать его, Юки.

Сайто оглянулся на спящего друга и тихо хмыкнул. Знал бы Юки, сколько от него ждут и как на него надеются, уже корчился бы от боли в желудке.

Со стороны Наны-чан раздался стон. Акио потянулся было к повязке, но вдруг остановился, покачал головой. Видимо, дела были совсем плохи. Красивая жизнерадостная девчонка, которая пару часов назад жарила на костре зефирки, превратилась в собственную тень. Глаза запали. Золотистый свет от опустившейся на грудь бабочки лишь подчеркнул глубокие-глубокие тени.

Бабочка шевельнула крыльями, дождалась двоих своих сестёр и впиталась под кожу. Секунда ошарашенного ожидания. Почему-то все смотрели именно на Нану-чан. Не на кого-то другого из раненых. Не на очнувшегося, толком даже не успевшего сесть Юки. Должно быть, он увидел чужое ХП и не стал даже думать, сразу, на автомате призвал свою силу.

Или просто это был единственный шанс успеть.

Нана-чан вздрогнула в судороге, резко и глубоко вдохнула, перевернулась на грудь, откашливая смоль пополам с кровью.

— Тихо… Тихо-тихо-тихо, — причитал рядом с ней Акио. — Всё хорошо. Кровь попала в желудок, наверное, и не только в желудок. Теперь, когда вы в порядке, организм просто избавляется от лишнего. Тихо, тихо…

Бормотание Акио быстро заглушили голоса остальных. Алет силой поставил Юки на ноги и развернул к оставшимся раненым. Хангаку, Накамуре-старшему, остальным, кто был у Юки за спиной. Снова вспыхнул золотой свет. За ним зелёный. Учитывая, сколько на Юки разом свалилось работы без возможности даже перекусить, Сайто был готов ловить его снова.

Хриплое болезненное дыхание прекратилось. Отряд ожил. Во всех смыслах.

Нана-чан тяжело дышала, но была в порядке. От недавней бледности не осталось и следа. По раскрасневшемуся лицу текли слёзы, кажется, от всех чувств сразу. Михо что-то говорила отцу, стягивая повязку с восстановленного глаза. Врачи порхали от одного раненого к другому не хуже бабочек. А сзади от Юки уже что-то требовал Хару.

Наверное, надо вмешаться?

***

Юки стоял, молча глядя на четыре неподвижных тела чуть в стороне от основного лагеря. Их лица уже закрыли тканью, но на груди одного лежали слишком узнаваемые чётки. А голову другого по-прежнему закрывала красная бандана. И мысли Юки невольно возвращались к глупому дикому вопросу: почему в грудь, а не в голову? Повязка ведь яркая, красная. Отличная мишень…

Поднять ткань Юки почему-то не решался. Стоило ли тревожить мёртвых? Смотреть им в глаза уже нет никакого смысла. Даже если эти четверо погибли из-за его слабости…

Или из-за своей?

Раз Юки единственный в мире Спящий, способный исцелять других, спасать жизни, даже гарантировать победу, то шанс попасть с ним в одну группу ничтожно мал. Верно? Шанс, что с Юки ничего не случится за время похода, что он успеет везде, всегда, ко всем, — ещё меньше. Разве такая низкая вероятность не значит, что каждый должен рассчитывать в первую очередь на себя самого?

Юки стоял и думал, что он, наверное, последняя сволочь. Бесчувственное и бессердечное дерьмо. Погибли четверо. И если исцелённые были благодарны за избавление от боли, остальные не стеснялись ни в словах, ни в обвинениях. Что бы ни делал учитель, половина отряда кидалась на Юки как пираньи. А те, кто молчал, не прятали острых обвиняющих взглядов.

Им Юки не отвечал.

Никому из них не отвечал, хотя очень хотелось.

Его душу захватила горькая, странная досада. Обида. Даже злость.

Юки не знал многих из этих людей, не запомнил их имён. Он вообще увидел их впервые на собрании и не пылал к большинству особой любовью. Погибли незнакомцы. Бывает. Его обвиняли незнакомцы. Бывает. Да, сейчас вокруг нет союзников, нет вообще людей, кроме этих незнакомцев, но они…

Они оставались чужаками.

И ради этих чужаков Юки без всяких раздумий отдал руку. Он прошёл через ад из боли и тьмы — и эти чужаки живы. Юки полностью справился со своей работой. Прежде чем отключиться, он гарантировал им полное здоровье и защиту, равной которой они никогда не знали. Юки справился, Юки не о чем жалеть, Юки использовал каждую возможность, что попала под руку.

Так почему обвиняют его?

Неужели все здесь, особенно эти четверо, не могли быть чуть сильнее, осторожней, лучше? Сделать всё, что в их силах. Прыгнуть выше головы, чтобы его труд, труд Юки, не был напрасным?

Вот как сейчас.

Злоба душила, коготками царапала глотку, рвалась на волю словами, которые непременно вырастут в шумную мерзкую свару. Впервые в жизни у Юки чесались кулаки. О, тут было много лиц, которые ему хотелось разбить в кровь. Жаль, что четверо из них теперь скрыты под тканью.

Сзади раздались уверенные шаги Сайто. Юки протяжно, со свистом выдохнул. Друг остановился рядом, ободряюще хлопнул по плечу:

— Го к костру. Тебе бы пожрать, пока не снялись. Уже всё готово.

— Рю… — Юки так и не отвёл взгляда от тел. Спрашивал будто бы в пустоту. — Как думаешь, что я должен чувствовать, глядя на них?

— Хрен знает. Но поднять их и дать в морду — хреновая идея. Не хватало нам ещё некроманта из центра леса.

— Хах… Не могу понять, мразь я или это нормально.

— Это нормально. Пошли, говорю. Все тут знают, какого хрена мы припёрлись в разлом. По нервам досталось сильно. Придут в себя, врубят мозги, сами приползут извиняться. Розовые очки — проблема идиотов. А бьют их обычно вместе с глазами. Хил не всесилен, — Сайто едва заметно поморщился. — Даже я об этом забыл. Да хрен там, я, может, ваще первый об этом забыл. Эльфийские ублюдки напомнили, вот и всё. Идти нам ещё до фига, вряд ли самая глубокая задница здесь. Даже лучше, что мы протрезвели ща, а не позже. Рука твоя как?

Юки поднял к глазам восстановившуюся за время сна руку. Согнул, разогнул пальцы, затем локоть. О том, что несколько часов назад этой руки не было напоминали лишь окровавленная одежда и аккуратно срезанные рукава куртки и водолазки под ней. Должно быть, Акио-сенсей всё же делал перевязку.

— Не чувствую разницы, одежду жалко… Может, того, забинтовать, чтоб не кусали?

— В этом лесу ни одного сраного клопа.

— Мы уже далеко от скважины, — пожал плечами Юки. — Лес станет обычным километра через два или три. Четыре, может… Я давно тут не был, так с ходу уже не скажу, многое изменилось.

— Угу, — Сайто обречённо вздохнул. —